Юрий Тамразов - Сету атум
– Я слышу тебя, Ирэт. Не бойся милый, я помогу ему. Сейчас. – Нежный голос звучит из-за спины корчащегося от боли колдуна. – Я пришла. Я здесь. Я повелеваю.
Колдун кричит от боли, его тело растворяется в пространстве, становится прозрачным. Уже вижу, как сжимается его сердце, толкает кровь по организму. Вижу, какими хрупкими становятся сосуды, вижу девушку, стоящую за его прозрачной спиной. Словно одета в паутину из его кровеносной системы. Напор крови рвет потерявшую эластичность ткань, едва различимый колдун захлебывается красным потоком, хлынувшим в тело.
Сверкают изумрудные глаза, она улыбается, смотрит на меня:
– И ты здесь, мой старый друг? – смуглянка окидывает меня ласковым взглядом. – Где Ирэт? Я слышала его голос, не твой.
– Ты… кто? – еле выдавливаю из себя вопрос.
– Я… – девушка осекается, всматривается в мое лицо. – Ты еще не он, ты Сету атум. И как вы умудряетесь подбирать такие похожие тела? – Длинные ухоженные пальцы откидывают прядь, обнажая правильной формы лоб, в голосе слышна легкая тоска. – Значит, еще не время. Еще не время, – вновь обращается ко мне девушка. – Сету атум. Мы уходим, пока не явился он. Пока я вновь не убила своего ребенка.
Мерцают поднесенные к глазам ладони, тело растворяется, теряет плотность в этом мире, теряет важность для этого мира. Теряет важность и мир, уходя вместе с тем, кто его создал. Лужа крови на асфальте у ног смуглянки – все, что осталось от колдуна. Надеюсь, жертвы уже вернулись в мир людей, пусть будет так. «И что я тут делал»? – шепчу, чувствуя простынь на теле.
***
Стиснув зубы, приподнимаюсь на локте, взгляд упирается в светлые обои. Живой, дома. Уже хорошо. Дыхание спирает от стегнувшей по нервам боли, делаю усилие над собой, спускаю ступни на теплый ламинат, шатаясь, бреду в ванную. Для уверенности лучше опереться о стены.
Кафель в ванной ускользает от взгляда – не могу сфокусировать зрение, голова гудит, каждый шаг вызывает гримасу на лице, почти падаю, упираюсь ладонями о раковину. Плечо еще не зажило, на пластинах груди вздулся багровый шрам, рваной линией переходит на рельеф пресса – привет от колдуна. Аналогичный украшает спину. Его, конечно, не вижу, но чувствую очень хорошо. Лицо не тронуто, только кожа неестественного цвета, бледная, отливается зеленью. Неплохо, шрамы, если они не затянутся до завтра, можно скрыть, а вот синяки и ссадины на лице от любопытных глаз не утаишь.
Надо поспать, просто поспать. Часов семь, а то и восемь. О, восемь часов на сон – невиданная роскошь!
Конечно, я проспал больше. Спал до глубокой ночи, давая телу вожделенный отдых, возможность восстановить силы, зализать раны. Вставал лишь раз, уже под вечер – Мамонт напомнил о своих потребностях, стащив меня с кровати.
В зеркалах становится опасно, если так пойдет и дальше, придется обучаться стрельбе. Живучесть, свойственная всем сету атум, повышенный метаболизм – спасают. Наша сила раскрывается в зеркалах, но и в реальном мире мы кое-что можем. Перед тем, как упасть, лишаясь чувств, в сон, дал установку своему организму на ускоренное восстановление ресурсов.
Теперь о похождениях прошедших дней напоминают разве что едва заметные синяки. Жилистое, увитое мышцами тело налилось силой, требует выхода накопленной за день энергии.
Да, это наша беда. Мы забываем слово «отдых», или слово «безделье». Охотник, укоренившийся в нас, разгоняет психику, а с ней и картину мира. Летишь по жизни, словно многотонный локомотив. Чем дольше живешь – тем больше врастает в тебя охотник, тем сложнее остановится. Говорят, счастливчики, дожившие до глубокой старости, даже на смертном одре продолжают нырять в зеркала, вести людей, приносить в этот мир частичку Бога. Я не старик, но оставить мир на произвол судьбы уже не могу. Как бы громко это не звучало.
Умащиваюсь на кровати, готовлюсь к погружению. Тепло. Приятное покалывание волной прокатывается по уставшему телу – значит, кровеносная система в норме, несмотря на литры кофе, что бродят по организму. Смеживаю веки, начинаю снижать темп дыхания. Уши ловят отзвуки жизни ночной квартиры: мозг, взбудораженный звуками во тьме, начинает вырисовывать ужасающие картины. Просыпаются давно забытые детские страхи. Усмехаюсь, направляю внимание на поскрипывание работающего компьютера. Оно умиротворяет, растворяя воображаемых чудовищ. Дыхание замедляется. Ладони разжимаются. Дыхание замедляется. Мускулы лица расслабляются. Медленней. Вижу дверь. Еще медленней. Направляю свое отражение в открывшуюся сцепку междумирья. Еще медленней, еще, еще, еще…. Плеск волн.
Морские волны лениво набегают на берег, уносят за собой серую гальку. На лазоревом небе застыло солнце. Ни облачка. Проваливаясь в гальку, не спеша, подхожу к кромке берега. Что за черт? Метил в свой мир – место, где встречаюсь с Джйортиром. За прошлую ночь накопилось порядочно вопросов. И что?
Тонкая нить берега уходит за горизонт. Оборачиваюсь, упираюсь взглядом в бетонную стену. Очень интересно. Из-за верхнего края стены виднеются макушки пальм. Вообще-то знакомый пейзаж. Решаю проверить свою догадку, сконцентрировав волю, устремляю все свое существо вверх к лучистому солнечному диску. Подошвы ботинок медленно отделяются от серого месива гальки – плавно взлетаю вверх, вскользь задеваю стену. Теперь вижу вытянувшиеся вдоль берега кафе и ресторанчики. Какой-то амфитеатр. Череда зданий причудливой архитектуры. Так-так, что еще? Извилистые линии дорог – это дальше, много дальше… Местность гористая. Редкие осколки высоток, красные крыши частных домов убегают прочь от моря, упираются в линию горизонта.
Да, так и есть я на центральном пляже, месте, хорошо знакомом по прогулкам с «разноверами». Местность слегка изменена, но это определенно пляж. Почему здесь? Опускаюсь на верхушку одной из пальм. Что тут делать и что исследовать? Может быть, подсознание решило, что мне стоит просто отдохнуть? Вот и… Стоп. Мое внимание привлекает одинокая мужская фигура, возникшая на месте моей недавней телепортации. Голова опущена, ладони сжаты в кулаки, короткий ежик черных волос с пробивающейся сединой, короткая кожаная куртка на мощном торсе, черные джинсы заправлены в ботинки на высокой шнуровке – все, что получается рассмотреть. Человек со злостью поддевает серый камешек носком тяжелого ботинка, бредет, не обращая внимания на мокнущие от наплыва волн ноги.
Хоть какое-то развлечение. Решаю понаблюдать за незнакомцем, не вмешиваюсь в ход событий.
Незнакомец продолжает идти, все дальше отодвигаясь от берега.
Тяжело дышать. Наблюдая за мужчиной, я отмечаю изменения в своем временном теле. Дыхание спирает, перед глазами пляшут белые звездочки всех мастей. Ох, тяжело, как тяжело. С трудом сфокусировав зрение, вижу, как человек делает последний шаг, останавливается. Замер по пояс в воде, еле слышно посмеивается. Странный смех. Тело дрожит, осанка прямая, словно вместо позвоночника стальной прут. Кончики пальцев субъекта напрягаются. Размахнувшись, мужчина впивается ими в воздух. До моих ушей доносится новый раскат смеха. Нет, уже не смеха – хохота.
Надеюсь, это не очередной мирок, созданный расстройством психики незадачливого самоубийцы? Отмечаю, что пальма, на которой я так уютно расположился, медленно раскачивается. Что еще за дела? Отрываюсь на мгновение от содрогающейся в припадке истерики черной фигуры, перевожу взгляд на свое импровизированное «кресло». Однако, сидеть скоро будет не на чем. Некогда зеленые с прожилками листья на глазах чернеют, осыпаются бурой трухой на плиты пешеходных дорожек. Красиво. Бурые разводы от трухи стремительно распространяются по безупречной белизне плит. Меньше минуты понадобилось на то, чтобы земля под пальмой покрылась ровным слоем трухи. Красиво, даже немного интересно. Не дожидаясь исчезновения пальмы, ее ствол уже поддался экспансии «черного воинства», я перелетел на крышу беседки неподалеку. Посмотрим, что будет дальше?
– Больше! Мне нужно больше! – мужчина на площадке кричит в темнеющую гладь воды, опускает руки. Скрюченные пальцы сжимаются в кулаки. – Ну?! – по фигуре незнакомца проходит волна, на мгновение искажая его фигуру. Он опускает голову, вновь разражается неистовым хохотом. За первой волной следует еще одна, и еще, и еще… Вот уже тело его мерцает. Постепенно интенсивность мерцания увеличивается, и без того плохо различимые детали внешности стираются. Фигура мужчины чернеет, вытягивается.
Крыша, как и пальма до того, тонет в бурой трухе. Горло раздирает кашель от кружащихся в воздухе черных хлопьев, еле сдерживаюсь. И куда девалась радостная южная нотка? Море, куда ни кинь взгляд, черное, грозно вздымается. В воздухе повисла тяжесть. Небо, прекрасное лазоревое небо, затягивает свинцовая армада иссиня-черных туч. Каждая незначительная деталь мирка, вплоть до дверных ручек на аккуратных домиках кафе, утопает в хлопьях трухи.
